Четвертый день оказался для меня самым трудным и самым страшным. В этот день был запланирован акклиматизационный подъем на скалы Пастухова, 4750 м. Все предыдущие подъемы, оказывается, были не такими уж трудными. Вот тут мы уже действительно шли маааленькими шажочками, глубоко дыша на каждый шаг. Трудно поверить, что в таком темпе можно куда-то дойти. Начиная примерно с привала на 4300 я начала терять контроль над телом. Голова не болела, но понемножку отключалась. Становилось ничего не слышно. Координация движений становилась все хуже. Очень хотелось просто лежать. А приходилось идти. Злилась на себя, что я кому хотела доказать, зачем вообще сюда пошла, это же очевидно мне не по силам, вот сейчас умру и на этом все закончится. Страшно и досадно. На последнем подъеме просто начал отключаться центральный аппарат управления телом. Глубокое дыхание никак не помогало. И на последнем верхнем привале я просто лежала и не могла пошевелиться. Есть, пить, одеться, отвечать я не могла. И не чувствуешь свое тело, ни холода, ни жажды, ни боли, — ничего. На самом деле вот тогда мне было очень страшно. Как будто твое тело уже не твое. И не хотелось уже вообще ничего. И уж точно не хотелось больше никуда подниматься. Никогда. Спускалась я оттуда на снегоходе (помимо горной болезни еще же болела коленка). И весь следующий день (день отдыха перед штурмом) я очень терзалась в сомнениях, стоит ли вообще идти на штурм. На Пастухова мне было так плохо, как не было вообще никогда и нигде, и повторять этот опыт мне совершенно не хотелось. Тело настаивало, что никуда идти не нужно, болело все, что только можно было — ноги, мышцы, живот, подташнивало, немели пальцы на руках, немного кружилась голова. В то же время было обидно не попробовать, когда столько уже пройдено, столько сил, времени (и денег) потрачено. Обидно признаваться, что я слабая. Неужели я не смогу?
https://disk.yandex.ru/d/ImBSiJOCNqcRxg
